Торговец зонтиками - Страница 36

Тогда же до меня дошла разгадка моего долгожительства, которое, казалось, будет длиться вечно. Описывая будущее, я не только рассказывал историю, но и творил собственную биографию. Стало быть, умереть я смогу, только описав – в стремлении к самоубийству, что ли? – собственную смерть. Ну и следовательно, надо было орудовать пером, ни на секунду не теряя бдительности, ибо старуха с косой только и ждала неудачно выбранного наречия или нескладной фразы, чтобы изъять меня из сочиненной мной истории.

Кстати, именно это долгожительство, а вовсе не склонность к воздержанию убедило меня, что лучше оставаться холостяком. Женись я, да еще не раз, неминуемо оказался бы беспомощным свидетелем того, как одна за другой стареют и умирают все, кого избрал когда-то в жены. Конечно, за долгую жизнь у меня возникали связи со многими женщинами, но я всегда старался держать дистанцию, чтобы иметь возможность расстаться с подругой, прежде чем время возьмется за работу. И, соответственно, поддерживал лишь такие… такие поверхностные отношения, не зная ни горечи разлуки, ни огня страсти.

Подобное бесчувствие позволяло мне заодно избегать главной ловушки на пути человека, пользующегося опасным оружием (а книга, бесспорно, являлась таким оружием). Всякий раз, влияя на ход событий, я должен был убедиться, что прислушался только к голосу разума, поскольку чувствовал: любовный экстаз мог бы подтолкнуть меня к необдуманным поступкам, чреватым разрушительными последствиями.

Но, несмотря на века воздержания, однажды мое сердце не устояло перед чарами молоденькой девушки, и результат оказался еще хуже тех, воображаемых, последствий.

Случилось это в 1893-м, во время ночи обильных возлияний. Я жил тогда в Вене, куда, независимо от моей воли, привели меня дела, связанные с торговлей. В те времена мне приходилось регулярно встречаться с австро-венгерскими аристократами, с одними – чтобы заполучить нового клиента, с другими – ради попытки обеспечить себе благосклонность императорского двора. Эта странная фауна, состоявшая из богатых наследников, озабоченных сохранением своего дворянского титула, и – в редких случаях – из крупных предпринимателей, стремившихся завладеть такими титулами, по сложности классификации соперничала с самыми полными таксономиями животного мира. Внизу находились почти все обитатели империи, те, у кого не было шанса ни отхватить богатого наследника (наследницу), ни самому унаследовать большое состояние; выше располагались принцы и принцессы – только не надо путать их с наследными принцами и принцессами, выходцами из царствующего рода, которые могут надеяться даже и на трон, освободившийся после кончины родителей, – просто принцам и принцессам титул только и позволял, что на волосок подняться над «массой». Если говорить о герцогах с герцогинями, то у этих имелись герцогства, к ним обращались «ваша светлость» и одаряли их различными привилегиями, а выше всей остальной фауны стояли эрцгерцоги и эрцгерцогини, которые могли ожидать, что однажды их удостоят самых высоких почестей. Император же… император, понятно, был хозяином страны и главное – командовал армией, что и становилось решающим аргументом в любом споре.

54

Ладно, хватит разглагольствований, давайте-ка лучше вернемся в тот мартовский вечер 1893 года, когда одна из самых влиятельных дам империи эрцгерцогиня Изабелла устраивала прием, в ходе которого мне довелось присутствовать на нескончаемом ужине среди множества важных деловых людей и нескольких скучных аристократов.

Прием эрцгерцогиня устраивала в своей роскошной Пресбургской резиденции, а Пресбург был тогда столицей Австро-Венгрии. Официально гостей приглашали вроде как для встречи с другими высокопоставленными господами и договоренности между ними о сделках, но основная причина была «подана к десерту», и это почти сразу же стало очевидно.

Муж Изабеллы, эрцгерцог Фридрих Тешенский, сделал ей к тому времени семь дочерей, и постепенно эрцгерцог стал ощущать их как тяжкий груз. Не столько в финансовом плане, ведь семья была в империи из самых обеспеченных, сколько в социальном, так как возникала проблема с тем, кто продолжит род Тешенов. Для девушки из благородного, как говорится, семейства существовало тогда три пути, на выбор: принять монашеский постриг; выйти замуж за такого же аристократа, как она сама; стать придворной дамой какой-нибудь герцогини или эрцгерцогини. Ну и Изабелла предпринимала героические усилия по поиску мужей для каждой дочки, демонстрируя своих девочек на приемах в Пресбурге с максимальной изобретательностью. Для меня не сделали исключения.

Однако дочери Изабеллы и Фридриха оказались так юны (старшей тогда сравнялось четырнадцать), что мне, распознавшему намерения матери, при виде их стало как-то нехорошо, и я решил: пусть вечер идет по плану, но без меня, я буду есть, пить и более ничего.

А когда все собрались уже разъезжаться, я увидел ее. Она не сидела за столом во время ужина, но, вероятно, в течение вечера не избежала-таки общества гостей. Вот только кто же эта барышня, оживленно с кем-то беседующая в соседней комнате?

– Это фрейлина госпожи эрцгерцогини, – шепнул мне на ухо один из слуг, заметив мой взгляд в ее сторону.

Слуга проворно подал престарелому гостю пальто, потом обошел комнату по периметру так, чтобы пройти мимо меня, и снова – не замедляя шага – прошептал:

– Ее зовут София.

София не обладала ослепительной красотой, хотя у нее была осиная талия вкупе с пропорциями желаннее некуда, и привлекала она внимание столько же величественной статью, сколько и проникающим в душу собеседника взглядом. Ни у кого здесь ничего подобного не наблюдалось.